СЕРГЕЙ ПАТАЕВ

Глава 12

​

Назавтра отношение к нему изменилось. Он уже не спал, когда за ним пришли. Его руки отстегнули от батареи, сняли наручники. Корнейчук потер затекшее запястье. Ему дали пластиковую бутылку с водой чтобы он мог умыться. Помогать ему, само собой, никто не собирался. У соглядатаев царили тюремные порядки и для себя они его давно опустили. Прикасаться к нему теперь можно было только ногами, ничего в руки давать и из его рук брать нельзя – западло. Даже бутылку ему передали бесконтактным способом – поставили на пол, а уже оттуда он сам взял ее в руки. Наручники тоже отстегивали не прикасаясь к его рукам. Пройдя лагеря, эти люди даже на свободе продолжали жить тюремными понятиями и делили людей на привычные касты – блатные, мужики (*37*), вертухаи (*38*), петухи, лохи, терпилы, барыги (*39*). Корнейчук был для них обиженным, лохом и барыгой в одном лице. И с этим уже ничего не поделаешь.

 

Держа в одной руке пластиковую двухлитровую бутылку он плеснул на сложенную лодочкой ладонь другой своей руки, ополоснул лицо, промыл глаза, прополоскал рот. Немного взбодрился и пошел туда, куда повели его соглядатаи. А повели они его в дом. Это была обычная рубленная деревянная хата, которую хозяева летом использовали как дачу, а зимой сдали заезжим москвичам. Тем не менее это был полноценный дом с печкой и проведенным по всем комнатам паровым отоплением.

 

Печка в доме было не русская, а немецкая. Немецкая печка – это большая лежанка в полкомнаты без углубления для приготовления пищи. В немецкой печке пищу готовили на наружной конфорке – как на обычной плите. И у лежанки, и у «плиты» было отдельное отделение для подброса дров.

 

Гараж, в котором провел ночь Святослав Максимович, отапливался дизельной пушкой, от испарения которой кружилась голова и подташнивало. В доме же стоял запах леса – топили настоящими дровами, не брикетом. Корнейчук помнил этот запах и треск дров в печи с детства и даже в страшном сне не мог представить, что под старость эти запахи и эти звуки будут ассоциироваться у него не с приятными детскими воспоминаниями, а с животным страхом и ужасом.

 

Он вошел в хату, его провели в теплую комнату и жестами остановили у порога. На лежанке лежал крепыш небольшого роста с наголо обритым черепом. При скрипе дверей он задрал голову и, увидев кого привели, пружинистым рывком из горизонтального положения привел свое тело в положение вертикальное. Осмотрел пленника с ног до головы и видимо остался доволен его помятым видом и затравленным взглядом. На его губах появилась кривая улыбка, больше напоминающая оскал хищного зверя.

 

-- Принесите ему стул, пускай сядет. – распорядился Лысый не слезая с печи. – В ногах правды нет. И чаю ему горячего дайте, пускай приходит в себя. Потом мы тебя и накормим. Мы не дикие звери чтоб ты там себе ни удумал. Но в начале поговорим о деле. И от того как ты себя поведешь будет зависеть твоя дальнейшая судьба.

 

Корнейчуку принесли деревянный стул со спинкой, на который он сел и даже позволил себе откинуться. Последний раз он нормально сидел больше суток назад. Затекшие мышцы начали расслабляться, и он почувствовал, как тело стало приходить в тонус. Следом принесли чай – обычный кипяток с пакетиком. Сахар, конечно, не положили, но это даже и к лучшему – Святослав Максимович год назад узнал, что у него повышенный уровень сахара в крови и исключил из своего рациона вообще все сладости и перешел на почти полностью постную пищу.

 

Кружку ему тоже передали бесконтактно – поставили на край комода, а Корнейчук оттуда взял ее сам. Опасаясь подвоха брал ее осторожно и даже заглянул под днище – вдруг там дырка и он сейчас прольет на себя кипяток и обожжется. Эти садисты вполне могли придумать и такой иезуитский способ издевательства. Было видно, как им доставляют удовольствие его мучения.

 

Бандиты же восприняли проверку, которую устроил Корнейчук кружке с чаем, со своей колокольни и согласно своему страшному опыту. Четыре рожи довольно заржали. На зоне у обиженных была своя посуда, у которой для того, чтобы она отличалась от посуды нормальных арестантов, делали дырку в днище. Хранить такую посуду вместе с посудой мужика и блатного было категорически запрещено. Обиженные хранили их рядом с местом где обитали – под шконкой, у параши, у тормозов (*40*). Пробивали все – кружку, миску, ложку. В итоге жидкость потреблять было практически невозможно. Чтобы хоть как-то хлебать жидкую баланду или пить чай обиженные залепляли дырку клейстером (*41*).

 

-- Ты не сцы, дядя. – хмыкнул Лысый. – Дырку мы тебе пока не пробили – ни в кружке, ни в заднице. Но свое будущее ты представляешь правильно – за то, что творил остаток дней проведешь у параши с дырявой кружкой. На твою старую жопу, я думаю, охотников не найдется. – братва поддержала старшего дружным ржачем. – Пей, не бойся. Приходи в себя, нам с тобой нужно о многом серьезно потолковать.

 

Корнейчук сделал несколько глотков – сначала с опаской, потом, видя, что чай как чай, более уверенно. Его не торопили, дали допить. Только после этого Лысый перешел к делу.

 

-- Тебе вчера говорили, что нам нужно?

 

Корнейчук кивнул:

 

-- Акции, -- выдохнул он. – Вам нужны акции «Хангаза».

 

-- Верно, -- подтвердил Лысый. – Но так как акции – твои и Валиева – висят на юридическом лице перед нами стоит задача переписать это юридическое лицо на нашего человека. Для этого нам нужно подать заявление о внесении изменений в ЕГРЮЛ. Так как ты занимался делами этой фирмы мы предполагаем, что все документы, который нам необходимы для этого действия, находятся у тебя. Верно?

 

Корнейчук колебался с ответом. Что им сказать – правду или соврать? Если сказать правду – что с ним произойдет? А если соврать?...

 

Но времени на размышление ему не дали. По забегавшим глазкам пленника Лысый совершенно правильно понял, что у Святослава Максимовича даже сейчас происходит внутренняя борьба – сказать правду или обмануть. Лысый печально вздохнул и сделал знак одному из своих боевиков.

 

Резкий удар ногой в грудь – и пленник слетел со стула, ударился о стену и обмяк. Возникшая в голове у сургутского строителя дилемма была решена грубейшим образом. Он застонал от дикой боли. Из области груди боль растекалась по всему телу. Похоже, ему сломали одно или два ребра.

 

Второй и третий боевик схватили резиновые дубинки, которые обычно бывают у полицейских, и стали охаживать пленника. Удары сыпались на руки, плечи, ноги. Били молча, но со знанием дела. Ни одного удара не попало по голове или другим жизненно важным органам. Зато все тело ломило от боли, которая вспыхивала от каждого удар во все новых и новых точках тела. Корнейчук орал, что было силы, не в силах вынести боль. Но на его мучителей это не действовало. Они удар за ударом охаживали его по рукам, ногам, спине.

 

Корнейчук не слышал команды, но в один миг избиение прекратилось. Бандиты оставили его в покое и устало плюхнулись на диван. Избитый пленник остался лежать на полу, рядом валялся перевернутый стул. Ему никто не помог подняться, а сам сделать это он был не в состоянии. Все тело превратилось в один большой сгусток боли. Болело даже там, куда ни разу не ударили – сказывался болевой шок. Святослав Максимович уже не кричал, а только тихо постанывал. Из глаз по небритым щекам катились слезы боли и обиды.

 

-- Вот что ты за человек такой? – услышал он сквозь боль голос Лысого. В его голосе была смесь удивления и непонимания. – Тебя же предупредили – без фокусов. Зачем сам себе хуже делаешь? Неужели не понимаешь, что мы не шутим? Вот как с тобой разговаривать? Как тебе объяснять простые вещи?

 

Корнейчук в ответ молчал, тихо всхлипывая. Казалось, он не слышал обращенных к нему вопросов. Тогда один из подручных Лысого поднялся с дивана и, подойдя к нему, не сильно ткнул ногой под ребра.

 

-- Ты что, пидор, оглох что ли? – прошипел бандит. – Отвечай, когда спрашивают.

 

Пленник сжался в ожидании нового витка боли. Но бандит вернулся обратно на диван.

 

-- Святослав Максимович, -- услышал он вкрадчивый голос Лысого. – Повторяю еще раз свой вопрос – где учредительные документы на «Вациус»? Свидетельства ИНН и ОГРН, Устав и Учредительный договор?

 

Корнейчук попытался ответить, но подавился слезами и зашелся в кашле.

 

-- Что? – повысил голос Лысый. – Не слышу! Говори громче. Или попросить пацанов чтоб они тебе гланды смазали?

 

От гогота мучителей, казалось, сейчас треснет голова, которая и так болела от пережитого шока и боли.

 

-- В офисе, -- выдавил из себя Корнейчук. – в Сургуте.

 

-- Молодец! – искренне похвалил его Лысый. – Можешь ведь, когда хочешь быть разумным человеком. Кто кроме тебя имеет доступ к этим документам?

 

-- Моя секретарь, -- выдавил из себя Корнейчук. «Гори оно все гаром! Все отдам, лишь бы не забили до смерти!». – Только у нее есть доступ в мой кабинет. Документы по «Вациусу» в отдельной папке, она знает где.

 

-- Вот видишь, как хорошо! – всплеснул руками Лысый. – Почему сразу не сказал? Юлить начал как уж на сковородке. По глазам видел, что хочешь нас кинуть, фуфел всунуть. Поднимайся, Максимыч, не гоже такому гиганту югорского (*42*) бизнеса как ты валяться на грязном полу. Сейчас мы тебя накормим, ты придешь в себя, а потом позвонишь своей секретарше и договоришься, чтобы она передала все документы по «Вациусу» нашим людям. Надеюсь, нам больше не придется наставлять тебя на путь истинный.

 

Корнейчук тоже на это надеялся. Он раньше считал себя смелым человеком, даже воображал, как противостоит напавшим на него рэкетирам, покоряет их своим мужеством, выдерживая изощренные пытки. На деле же оказалось, что его, чтобы сломать, достаточно дать ему пару раз по морде. Так всегда – люди, не ценящие чужую жизнь, над своей трясутся как над величайшим даром небес. И ради сохранения этого дара Святослав Максимович готов был отдать все – не только «Вациус». Но в глубине души он питал надежды, что только «Вациусом» аппетиты бандитов и ограничатся.

​

ПРИМЕЧАНИЯ к Главе 12

​

*37*. Мужик (блат.) – арестант, соблюдающий блатные понятия, но при этом не нарушающий правил содержания в местах лишения свободы.

 

*38*. Вертухай (блат.) – надсмотрщик в тюрьме или  исправительно-трудовой колонии.

 

*39*. Барыга (блат.) – предприниматель; спекулянт; скупщик краденого и торговец краденным.

 

*40*. Тормоза (блат.) – двери в тюремной камере.

 

*41*. Клейстер – липкая масса из хлеба и муки. Из нее в тюрьме делают грузики для «валанчиков», которыми из свернутых их газет трубочками застреливают в окна соседних камер или спускают по стояку канализации канаты с прикрепленными на них письмами (малявами). Также из клейстера делают четки, муляжи различных предметов и даже кастеты.

 

*42*. Югра – второе (автохтонное) название Ханты-Мансийского автономного округа. Сургут, в котором осуществлял свою деятельность Станислав Корнейчук, крупнейший город Югры, экономический и логистический центр округа.

​

​

​

​

​