Это текст. Нажмите, чтобы отредактировать и добавить что-нибудь интересное.
Сергей Патаев
ЧЕРНЫЕ СЛЕЗЫ
ИНЫЕ
(Глава 13А)
Неко росла не по дням, а часам. Она радовала своих родителей быстрым развитием. Раньше сверстников начала переворачиваться, раньше всех начала ползать – сначала только задним ходом, потом и вперед. За два месяца до года начала подниматься, а после года даже делала первые шаги, держась за стену. И постоянно что-то лепетала. Первое «ма-ма-ма» выговорила на восьмом месяце. Еля и Сатако были на седьмом небе от счастья!
Однажды к ним приехал из города врач. Это был участковый педиатр Илья Ильич, который дорабатывал последний год перед пенсией. И чтобы потом ему не перемывали кости преемники решил привести дела перед их передачей в порядок и стал объезжать свой участок.
А участок у Ильича был огромный. Ближайший населенный пункт, входивший в зону его ответственности, лежал в двадцати километрах от Ноябрьска, до самого дальнего было не менее трехсот километров. Да и контингент у него попался несознательный – сплошь ненцы-кочевники. Выловить их на факториях можно было только поздней осенью и зимой. Потом они вместе со своими оленями откочевывали в заполярную тундру, где найти их было невозможно. Но они были такими же гражданами Российской Федерации, как и обычные «нормальные горожане» и жители Большой Земли, но из всех благ, которые давало это гражданство, пользовались не многими – бензин, спирт, охотничье оружие и машины для тех, кто побогаче. Все остальное брали от природы.
При этом Ильича беспощадно распекали на совещаниях в городском управлении здравоохранения, если у него не стояли на учете и не наблюдались дети ненцев. Порой происходили вообще вопиющие случаи – в тундре по какой-либо причине ребенок умирал, ненцы его хоронили, ни в какие инстанции, разумеется, об этом не сообщали, а в поликлиниках продолжали лежать их карточки. Однажды приехала грозная комиссия из Москвы, которая вскрыла несколько подобных нарушений – карточки нескольких ненецких детей продолжались вестись наблюдавшими их врачами даже после их смерти.
Горе-врачей уволили, но через некоторое время приняли обратно – работать было некому. А те, которых приняли обратно и те, которые под раздачу не попали, после отъезда комиссии продолжали работать, как и работали – в городе все наблюдались как положено, а ненецких детей «наблюдали» в уме и, когда подходили сроки вносить очередную запись, делали это с присущей врачам аккуратностью. Ребенок был на осмотре, с ним все в порядке, отклонений в развитии нет. А то, что этот самый ребенок мог в это время кочевать со своими родителями с переломанной рукой, которая к тому же неправильно срасталась, дело десятое. Это ж ненецкий детеныш! Поди найди этого ребенка в тундре! Хорошо говорить о клятве Гиппократа и следовать инструкциям Минздрава сидя в Москве, где родители после каждого чиха своего чада бегут в поликлинику с расширенными от ужаса глазами. Поработали бы они в Ноябрьске и подобных ему городах, на которые навесили еще и эти ненецкие фактории, будь они не ладны!
Илья Ильич знал, когда нужно приезжать в факторию, чтобы застать там своих подопечных. Ни один уважающий себя оленевод не отбудет в тундру пока у его оленей не вырастут новые рога вместо отпавших. Это всегда происходит на протяжении марта, и к началу апреля в факториях, как правило, уже никого не остается – оленеводы вместе со своими стадами откочевывают в тундру, забирая с собой свои семьи – жен, детей, иногда даже и престарелых родителей, если они еще в силах выполнять какую-либо работу. В факториях остаются рыбаки, торгаши и старики, которым уже тяжело передвигаться.
С марта по сентябрь участковому педиатру в фактории делать нечего. Поэтому он нагрянул в факторию, где жила Неко со своими родителями, в конце февраля. В фактории был законсервированный фельдшерско-акушерский пункт, но расконсервировать его зимой в тридцатиградусные морозы дело глупое и неблагодарное – пришлось бы убить на это два дня минимум. А столько время торчать в каждой фактории Илья Ильич не мог – он тогда ненецких детей и за квартал не объедет. А от обслуживания городских детей его тоже никто не освобождал. Поэтому заняв на один день предоставленную ему комнату в доме местной торгашки-вдовы, которую все звали Нина-Дай-на-Пиво, Илья Ильич за день пропустил через себя всех детей фактории. Главное для него было убедиться, что все его подопечные живы, никто не сгинул за эту зиму.
Зимой в фактории скучно. Событий никаких не происходит, никто не приезжает к ним – дороги заметает так, что порой от дома к дому можно пройти только с лопатой в руках – вначале расчищая путь к соседу, а потом – вместе с соседом расчищая дорогу обратно. К соседу, само собой, идут чтобы вместе выпить спирта – а что еще делать длинными зимними вечерами? К концу зимы запасы спирта, как правило, у всех истощаются. Истощаются и денежные запасы. Поэтому фактория начинает вести трезвый образ жизни – все ждут, когда же у оленей начнут отпадать рога. Оленеводы мечтают о тундре, о ее бескрайних просторах и дикой природе. Там ненцу хорошо, там он не скучает. И спирт ему там тоже не нужен. В тундре он дома, рядом с ним все самое дорогое, что у него есть – семья, олени, солнце над головой, небо с низко нависающими над землей облаками, до которых, кажется, можно рукой достать, переливающаяся всеми красками растительность под ногами и чистейшая вода в ледниковых озерах, от которой сводит челюсть, но которая так вкусна!
Приезд любого человека в факторию – это событие, сравнимое с высадкой инопланетян на Красной Площади. Жителей не нужно было информировать о прибытии участкового педиатра. Он только зашел в дом к Нине-Дай-На-Пиво чтобы договориться о краткосрочном безвозмездном использовании принадлежащего ей помещения на благо охраны детского здоровья, а вся фактория уже знала кто и зачем приехал к ним. При этом следует отметить, что никакие средства связи кроме из уст в уста в фактории не работали. Поэтому скорость передачи информации в ненецких факториях беспроводным способом могла бы стать темой отдельного исследования какого-нибудь крупного научно-исследовательского института, занимающегося проблемами связи и передачи информации.
В дом Нины-Дай-На-Пиво потянулись люди. Учитывая важность события в тех семьях, где дети были старше грудного возраста и сами хоть немного могли ходить или хотя бы уверенно обходились без груди больше часа, вдруг оказалось, что вести своих чад на прием к посетившему с рабочим визитом их факторию участковому педиатру дело не женское, а очень даже мужское. Ненцы-мужчины рады были увидеть новое лицо, пускай даже они видели это лицо каждый год, вместо опостылевших соседских лиц. Поэтому посещение педиатра было для них не столько возможностью показать ребенка врачу, сколько возможность узнать из первых уст последние городские новости, да и просто поговорить с новым человеком.
В среднем осмотр и беседа длились по часу. В итоге освободился Илья Ильич только поздним вечером, решительно отказался от ночевки у Нины-Дай-На-Пиво, которая ему уже постелила в своей комнате, плотно поужинал тем, что выставила на стол хозяйка и нанесли родители, и отбыл на ведомственном вездеходе обратно в Ноябрьск.
Весь процесс осмотра детей проходил по следующему сценарию: «Вот мой Вася (Петя, Ваня). На что жалуетесь? Ни на что. Хорошо.». Неторопливая беседа с отцом пока заполняется амбулаторная карточка и, на закуску, роспись родителя, что присутствовал при осмотре – новшество, введенное после памятной московской проверки. Никаких «покажи горло», «давай послушаем как ты дышишь», «покажи свои ножки, ручки…». Если все проверять – Илья Ильич и за неделю бы не справился. К тому же тут одного его явно недостаточно. Детских ЛОРа, хирурга, офтальмолога и других специалистов почему-то не гоняли за то, что их не посещают их подопечные. На орехи доставалось исключительно участковым педиатрам. Илья Ильич мирился с такой несправедливостью только потому, что хотел спокойно доработать до пенсии.
Была на осмотре и Неко. Убедившись, что она жива-здорова, и даже уже уверенно ходит не смотря на то, что ей еще было два месяца до года, сел делать записи в ее амбулаторную карту. Если верить всему, что писал Илья Ильич, то он провел комплексное обследование девочки, причем, кроме своей работы сделал также работу и за остальных детских специалистов, которых из Ноябрьска в сторону факторий и палкой не выгонишь. Заполнение амбулаторной карты сопровождалось под неспешную беседу с Сатако. Как и положено гостеприимному ненцу он принес доктору оленины, домашней колбасы, соленья и положил в большую сумку, где уже лежали «благодарности» от тех, кто посетил Илью Ильича до него. Хозяйственный и толерантный участковый педиатр, знавший хлебосольность коренных народов Крайнего Севера, отправляясь в инспекционные поездки по своему участку, всегда брал с собой баулы с которыми челноки опустошали рынки в Китае и Турции. Он никогда не отказывался от подарков, так как кого-либо обижать было не в правилах Ильи Ильича. Но и вымогательством «благодарности» он тоже не занимался. Давали – брал, не давали – и ладно, другие дадут. Чай, ненцев много на его участке.
Пока Илья Ильич и Сатако под заполнение амбулаторной карты обсуждали последние новости в городе, стране и мире, девочка без устали бегала по всей комнате. Падая, громко смеялась, сама поднималась, и снова смеялась. Почему-то ее привлекали тяжелые предметы. Она с остервенением толкала стул пока не перевернула его и радостно закричала. Потом, пользуясь тем, что взрослые заняты разговором, стащила со стола карандаш и сломала его на две части. Потом, размахнувшись, кинула ими в отца.
-- Ух, какая дерзкая! – удивился Илья Ильич. – И сильная… Первый раз вижу, чтобы годовалый ребенок мог карандаш сломать.
-- Моя школа, -- гордо ответил Сатако. – Ждали мальчика, но родилась Неко. Зато воспитываю как мальчика.
-- Как знаете, -- пожал плечами Илья Ильич, не отрываясь от своего занятия. – Но, на мой взгляд, девочка тоже хорошо.
Сатако поймал в охапку пробегавшую мимо дочку и отобрал у нее поломанные половинки карандаша чтобы она случайно не поранилась. И тут началось! Неко бросилась на пол и стала дико кричать, катаясь при этом по полу. На крик прибежала даже Нина-Дай-На-Пиво, заглянуло еще несколько человек из очереди – что там такое происходит?
-- Что вы с ребенком делаете? – с негодованием спросила хозяйка дома и бросилась утешать бившееся в истерике дитя.
Сатако показал ей отобранные у дочери половинки карандаша.
-- Вот, она сломала, а я отобрал у нее чтобы не поранилась.
-- Ой, ты моя девочка, -- Нина-Дай-На-Пиво попыталсь обнять ребенка, но лицо Неко неожиданно перекосилось от злости, и она больно ударила Нину в лицо, попав прямо в нос. Да так что у взрослой женщины аж искры из глаз посыпались. Нина-Дай-На-Пиво отпрянула от неожиданности, выпустив ребенка из рук.
Неко снова оказалась на полу. Продолжая кричать, она вскочила на ноги и бросилась на стол, за которым сидел Илья Ильич и со всего разбегу врезалась в него. Удар был такой силы, что все, что лежало на столе, подпрыгнуло. Ручка, которой педиатр заполнял медицинскую карту, вылетела у него из рук и упала на пол. Неко, наткнувшись на стол, упала и… затихла. Было слышно лишь как она время от времени всхлипывает. Сатако взял ее на руки и принялся убаюкивать что-то напевая ей на ушко. Илья Ильич и Нина-Дай-На-Пиво удивленно переглянулись.
-- И часто у Вас такие приступы бывают? – спросил Илья Ильич поднимая ручку с пола.
-- Время от времени бывают. Когда каждый день по нескольку раз, когда раз в неделю или две. – пояснил отец девочки.
-- Я бы на Вашем месте, когда дороги придут в нормальное состояние, отвез бы ее в город. Нужно, чтобы ее осмотрел невропатолог.
-- Да, надо будет съездить, -- согласился с ним Сатако. По его тону Илья Ильич понял, что никто ни к какому невропатологу ехать не собирается. У оленей в конце марта отрастут рога и все семейство отправится вслед за своими оленями в Заполярье.
Илья Ильич вздохнул, но спорить не стал – в конце концов, у Неко есть мама и папа которые должны заботиться о здоровье своего ребенка. Его дело предложить.
-- Неко уже скоро год, -- продолжал Илья Ильич. – Прививки будете делать?
Сатако покачал головой.
-- Хасаво (*43*) не нужны прививки. Мы живем на природе, кушаем то, что растет в тайге и тундре, пьем чистую воду – не ту, что у Вас в водопроводе. Чем меньше лекарств – тем лучше. У нас есть свои, народные средства, однако.
Илья Ильич и здесь не стал спорить – он уже привык к таким ответам. Ненцы считали, что все, что связано с городами, с людьми с Большой Земли – зло. При этом, как уже упоминалось выше, активно плодами этого зла пользовались – у того же Сатако в гараже стояла новая «Нива», а на крыше дома красовалась параболическая антенна – как и на других домах в фактории. Плоды цивилизации ненцами на «злые» и «добрые» делились весьма своеобразно. Лекарства, значит, это зло, а спирт, от которого некоторые теряют рассудок и продают свои стада за бесценок, не зло. Не добро, но и не зло. Илья Ильич знал эту особенность ненцев и вовсе не хотел терять свое время на бессмысленные дебаты. Переубедить этих людей ему все равно не удастся, а задерживаться в фактории сверх запланированного он не мог себе позволить – в городе были другие, нормальные пациенты, которые ждали его помощи и которым эта помощь была необходима.
Вместо этого Илья Ильич достал из своего портфеля папку, в которой заранее были заготовлены бланки отказов – от прививок, от назначенного лечения, от предписания посещения врачей. Подписывая этот отказ родители брали на себя ответственность за последствия такого шага. Быстро вписав в отказ имя ребенка и его родителя Илья Ильич дал подписать бланк Сатако. Попрощавшись с участковым педиатром Сатако с заснувшей на руках дочерью ушел домой, а в «приемный кабинет» с ребенком и «благодарностями» зашел очередной ненецкий папаша.
ПРИМЕЧАНИЯ к Иным (Глава 13А)
*43*. Хасаво или хэсаво – самоназвание ямальских ненцев. Ненцы, проживающие на других территориях (Ненецкий автономный округ, Таймыр, Югра) называют себя по-другому -- ненэй ненэче, нещанг. Единого самоназвания нет. Самоидентификация зависит от конкретной этнической группы.