Это текст. Нажмите, чтобы отредактировать и добавить что-нибудь интересное.
Сергей Патаев
ЧЕРНЫЕ СЛЕЗЫ
Глава 30
За какой-то один день жизнь Бориса Шульмана изменилась до неузнаваемости. Еще в воскресенье утром он был полон решимости лететь в Лондон на переговоры века, а в полдень, дико извиняясь, отменил встречу, сообщив, что даже приблизительно новую дату сейчас назвать не в состоянии. Он не вдавался в подробности причин, из-за которых пришлось отменить столь важное для всех сторон и длительное время готовившееся мероприятие, чем посеял смятение в рядах других деловых людей, занятых в этом проекте. Партнеры как с российской, так и с английской стороны терялись в догадках и на всякий случай стали пристальнее следить за бизнесом Бориса Исааковича, чтобы вовремя успеть в случае чего спустить принадлежащие им акции нефтетрейдинговой компании Шульмана. На каком-то этапе взаимное владение частью бизнеса партнера считалось знаком наивысшего доверия между ними. В случае же если один из таких партнеров уходил в крутое пике деньги теряли и остальные акционеры. А делить убытки с партнерами в бизнесе не принято. Делят только прибыль.
В понедельник стало известно, кому именно в Следственном Комитете передано дело о наркотиках, найденных у Лилии. В СКР было принято решение о разделе -- дело об убийстве охранника Михаила Трубина передали следователю Матрешкиной, а дело о незаконном обороте наркотиков – Ивану Кобленцу. Это был сорокалетний мужчина среднего роста и крепкого телосложения с грубыми руками крестьянина и намечающимся брюшком, которое он всегда прятал под свитер или пиджак. Он страдал от обильного потовыделения и его лицо по этой причине всегда было покрыто красными пятнами, которые появлялись то в одном, то в другом месте. Он знал, что потеет, но не знал, чувствуют ли запах пота окружающие. Поэтому он постоянно засовывал руки под мышки и старался незаметно их понюхать. Эта проблема с запахом всю жизнь сопровождала Кобленца, он был объектом для насмешек коллег, которые за глаза даже успели прозвать его Хрюшей. Все это сильно нервировало Ивана Ивановича, от чего он был раздражительным и нервным. И свое раздражение он спускал, как правило, на своих специфических «клиентах» -- подследственных, свидетелях и даже потерпевших.
Моисеев пытался найти на него выход, но его товарищ из Технического переулка отнесся к этому скептически:
-- Это не тот человек, с которым можно о чем-то разговаривать. – охарактеризовал он коллегу. – У нас его никто не любит. Он протеже начальника ГСУ (*138*) Малофеева. К нам его перевели из Кинешмы. Тварь редкостная. Потеет, как свинья. Ребята стебутся над ним. Так он в отместку за это стучит на всех как дятел. Мы даже из курилки выходим когда он туда входит. Злой на весь свет.
-- Что же Вы так над человеком? Оттолкнули, можно сказать, от себя, а сейчас дуетесь, что человек дятлом (*139*) заделался.
-- Неприятный тип.
-- И что, вообще никак на него не выйти?
-- Можешь выйти через Малофеева. Если найдешь выход на самого Малофеева. А наши тебе не помогут. С ним никто не общается.
-- С ним вообще можно договориться?
Товарищ скептически пожал плечами.
-- Попробуй.
Результат был неутешительным. Вернее, результата не было вообще. С этим отсутствием результата Петр Константинович и прибыл к своему шефу. Офис компании, которой руководил Борис Исаакович, находился в особняке на Красносельской, с удобным съездом на Третье Кольцо. Здание было новоделом, но построенным под дореволюционную старину. Окна с окладами, мраморные подоконники, узорная лепнина из алебастра. Автоматические ворота бесшумно распахнулись на встречу и «БМВ» руководителя службы безопасности мягко въехал во двор.
Шульман в ожидании Моисеева не находил себе места. Он пробовал сидеть, пересел с кресла на диван, но в итоге встретил Петра Константиновича меряя шагами свой огромный кабинет, размером с актовый зал.
Обменявшись рукопожатиями они опустились на полукруглый диван. Шульман мрачно выслушал отчет о безрезультатной поездке в Технический переулок. Единственное, что вынес с этой поездки Моисеев – это номер личного мобильного телефона следователя Кобленца.
-- Я позвоню ему прямо сейчас, -- Шульман стал судорожно набирать номер. – Возможно, он со мной пойдет на контакт.
На том конце трубку сняли только после седьмого гудка. Борис Исаакович услышал недовольный голос следователя Кобленца.
-- Слушаю. Кто говорит?
-- Здравствуйте, Иван Иванович. – лелейным голосом поздоровался бизнесмен. -- Моя фамилия Шульман. Шульман Борис Исаакович, я отец Лилии Шульман. Как мне стало известно, Вам передано дело по найденным у нее наркотикам. Уверяю Вас, тут произошло недоразумение. Я бы хотел с Вами увидеться и все объяснить…
-- Что Вы мне хотите объяснить? – недовольно перебил его следователь. --- Вы хотите мне рассказать, откуда у Вашей дочери оказалось два с половиной грамма вещества, идентифицированного как героин?
Шульман обиженно засопел.
-- Иван Иванович, ну зачем Вы так. Это моя единственная дочь, Вы должны понимать мое состояние. У Вас наверняка тоже есть дети.
Теперь недовольно засопел Кобленец, но ничего не сказал. Моисеев обреченно закрыл глаза. Он знакомился с личным делом следователя и знал, что тот не женат, а из разговоров с его коллегами понимал, почему именно он не пользуется успехом у женщин и в свои сорок пять до сих пор остается бобылем. Но всего этого Шульману он сказать не успел, потому как не думал, что тот будет звонить Кобленцу и пытаться продавить его на жалость как отец отца, задевая, тем самым, нервного следователя за живое. Худшего начала контакта невозможно было и представить.
-- Говорите по делу, -- буркнул Кобленец, пытаясь унять бешенство. Ему казалось, что звонящий миллионер над ним издевается. Шульман был достаточно известным бизнесменом, входил во вторую сотню «Форбса» (*140*) и в его возможностях Иван Иванович не сомневался. Наверняка он узнал о нем, Кобленце все, вплоть до цвета носового платка, прежде чем сделать этот звонок.
По виду Моисеева Шульман понял, что ведет беседу не так как надо, но что именно он говорит невпопад – не понимал. Это непонимание его начало раздражать. Начатый разговор с Кобленцом он прервать не мог, а выразительных взглядов и жестов своего безопасника не понимал. Повернувшись к Петру Константиновичу спиной Борис Исаакович с энтузиазмом, будто презентовал новый сорт нефти, начал рассказывать какая на самом деле хорошая девочка его дочь Лилия.
Кобленцу надоел этот словесный понос. Он едко заметил, что сегодня и комсомолок и спортсменок нет-нет, но берут с героином, и хотел было положить трубку, но в последний момент Шульман успел напроситься к нему на встречу. Кобленец раздумывал минуту, потом согласился и дал отбой. Борис Исаакович хотел сказать, что будет с адвокатом и нужно заказать пропуск и на него тоже, но не успел. Он набрал номер мобильного Кобленца еще раз, но тот дал отбой на первом же гудке. Больше тревожить злого следователя он не решился.
Бросив телефон на диван, Шульман мешком упал на свое место и, тяжело вздохнув, обхватил голову руками.
-- Он ждет нас завтра в десять у себя в кабинете. – пробормотал Борис Исаакович.
-- Нас? – удивился Моисеев.
-- Да, нас. Меня и моего адвоката. У тебя ведь есть лицензия, Петр? Ты сам мне об этом говорил.
Моисеев кивнул. У него действительно было разрешение на занятие адвокатской практикой. Выйдя в отставку бывший высокопоставленный старший офицер расформированного РУБОПа (*141*) Петр Моисеев получил корочку адвоката и даже вступил в коллегию. Ни одного дела, правда, Петр Константинович, не вел и реальной практики не имел, но ксива давала возможность ему беспрепятственно встречаться с подследственными в СИЗО (*142*) и с заключенными в колониях, а также заходить в судейские и прокурорские кабинеты для решения различных вопросов своих клиентов. В досудебном порядке, так сказать. Или если дело все-таки доходило до суда то максимально смягчать суровость наказания. Другими словами, безопасник Шульмана был еще по совместительству и решалой, зная кому и сколько, что, в принципе, вполне устраивало Бориса Исааковича. Против этой «работы по совместительству» он не имел ничего против так как эта деятельность позволяла Петру Константиновичу всегда быть в тонусе, поддерживать и расширять контакты в правоохранительных органах. А связи лишними не бывают. Правда, Борису Исааковичу и в дурном сне не могло привидеться, что ему придется воспользоваться связями своего безопасника в такой ситуации.
Весь оставшийся день Борис Исаакович не знал чем себя занять. Заниматься делами не было ни сил ни желания, и количество неоткрытых писем в корпоративной почте росло как снежный ком. Не открывались даже письма с пометкой «СРОЧНО», хотя раньше Борис Искаакович такие письма просматривал немедленно как только получал уведомления. От скорости реакции в профессии биржевого спекулянта порой зависело прибылью или убытком закончится очередной торговый день.
Он несколько раз звонил в Первую Градскую больницу. Ему сообщили, что дочь, наконец, пришла в себя. Но с ней по-прежнему невозможно было увидеться. По распоряжению следователя Кобленца у ее палаты была выставлена полицейская охрана. Чтобы она не сбежала ее личные вещи забрала полиция.
Утром следующего дня, во вторник, Следственный Комитет был первой точкой, куда заехал Шульман по пути на работу. В бюро пропусков на него был заказ пропуск. Но только на него одного. Вчера Кобленец раньше бросил трубку, чем Борис Исаакович успел попросить сделать пропуск и его адвокату. Но тогда Шульман махнул рукой – буду в здании СКР, наберу следователю, чтобы дозаказал еще один пропуск. Но каково же было его удивление, когда Кобленец на его просьбу ответил категорическим отказом.
-- Здесь Вам не Америка, -- бесцеремонно заявил Кобленец. --- В нашей стране адвокат может представлять интересы своего клиента только в суде. Принять участие в беседе со следователем он может только с разрешения самого следователя. А я не вижу необходимости общаться с Вашим адвокатом. Он не является ни свидетелем, ни потерпевшим, ни подозреваемым и вряд ли сможет что-либо мне сообщить по существу проводимого мною расследования. На Вас я заказал пропуск. Жду Вас у себя в кабинете, Борис Исаакович. Одного. С Вашим адвокатом я еще успею познакомится в суде.
Моисеев, знавший УПК (*143*) как свои пять пальцев, подтвердил правоту Кобленца.
-- Он прав. Адвокат в нашей стране занимается только защитой своего клиента в суде. Присутствие третьих лиц во время допросов допускается только с разрешения следователя. Ладно, идите, Борис Исаакович. Я подожду Вас в низу. Думаю, ничего страшного не случится если Вы пообщаетесь с ним один на один. Возможно, Вам удастся то, что не удалось мне – наладить с ним контакт.
Шульман со смешанным чувством прошел турникеты и оказался во внутреннем корридоре Следственного Комитета. Погруженный в свои невеселые мысли, он не сразу нашел нужный ему кабинет.
-- Входите, -- отозвался на стук в дверь Кобленец. Следователь сидел за столом сложив руки с переплетенными пальцами. Весь его вид говорил о том, что он ожидает своего гостя. Но выражение лица не сулило этому гостю ничего хорошего. – Садитесь, -- указал он вошедшему на стул, приставленный с противоположной стороны стола.
Шульман с сомнением посмотрел на стул, на который ему предложили сесть. Это был обычный деревянный конторский стул, старый и обшарпанный. Наверняка ровесник самого следователя. Выдержит ли он его сто двадцать килограммов? Борис Исаакович давно не сидел ни на чем другом кроме глубоких кожанных кресел, мягких диванов и сидений лимузинов. Но стоять было бессмысленно, а привычных сидений ему никто здесь не принесет. Шульман осторожно опустился на стул. Тот предательски скрипнул под приобретенной тяжестью, но не развалился.
-- Я следователь Московского управления Следственного Комитета России Иван Иванович Кобленец. – с важным видом представился хозяин кабинета. – Я веду дело о наркотиках, которые обнаружили у Вашей дочери. А Вы, стало быть, ее отец – Шульман Борис Исаакович. Можно Ваши документы?
-- Зачем? – не понял Шульман.
-- Мне нужно заполнить бланк опроса свидетеля.
-- Кого? – опешил Борис Исаакович.
-- Свидетеля. – терпеливо пояснил следователь. – Я все равно собирался Вас вызывать. Но раз уж Вы сами проявили инициативу – это даже лучше. Быстрее со всем разберемся и передадим в суд. А пока распишитесь в получении повестки.
Шульман занервничал. Он протянул свой паспорт следователю и тот с интересом пролистал все страницы, особенно почему-то заинтересовавшись пропиской. Прописан Борис Исаакович был в коммуналке в Талдомском районе Подмосковья. Как и большинство в этой стране, место постоянной регистрации и фактического места проживания у Шульмана не совпадали. Он специально не прописывался на Новой Риге, чтобы всякие неприятные «письма счастья», при получении которых нужно было лично расписываться, как можно дольше до него не доходили. А еще лучше – пылились бы на сельской почте по месту прописки. Да и врагам, как он думал, придется приложить кучу усилий, чтобы найти место, где же на самом деле обитает осторожный, переживший лихие девяностые, миллионер Борис Исаакович Шульман.
Шульман хотел поерзать на стуле, как всегда делал в минуты сильного волнения, но вовремя вспомнил на какой непрочной конструкции он сидит. Пока он не опомнился Кобленец сунул ему в руку повестку и Борис Исаакович расписался даже не читая. На автомате.
Ох, как ему сейчас не хватало рядом Петра Моисеева! Тот был уверенным в себе человеком, сильным и надежным. Всем, кто находился рядом с ним, передавалась его уверенность. По крайней мере, Шульман чувствовал в его присутствии как будто на него надевали костюм трансформера, многократно увеличивающий его силы. Оказываясь в трудных ситуациях без своего верного начальника охраны Борис Исаакович чувствовал себя раздетым. Как солдат со штыком против танка.
Не смотря на все свои миллионы и почетные места во всевозможных рейтингах самых богатых людей страны Шульман не смог выдавить из себя страх перед правоохранительными органами. Он справедливо считал, что ничего хорошего от общения с представителями МВД-КГБ-ФСБ и иже с ними ждать не стоит. Только проблемы. И чем реже с ними пересекаешься – тем меньше головной боли. В его памяти все еще была свежа история тридцатилетней давности когда его, студента четвертого курса, чуть не турнули из института после того как поймали на фарцовке джинсами (*144*). Он помнил, как трясся в кабинетах ОБХСС (*145*), как на каждый вызов к следователю ходил как на последний, а дома в его комнате стояла наготове собранная спортивная сумка для отбытия в места не столь отдаленные. Только чудом его дело не дошло до суда. Отец Бориса Исааковича оказался личным другом всесильного Гришина (*146*) и дело тогда удалось спустить на тормоза. Во что это вылилось его отцу будущий резидент списка «Форбс» так и не узнал. Но седых волос на голове отца после этого заметно прибавилось. Исаак Шульман умер от инфаркта два года спустя. Возможно, та история и доконала его.
И вот сейчас его ребенок, его Лилия, заставляет отца мотаться по ненавистным и страшным силовым ведомствам, отмазывая ее от уголовного преследования, как ранее это делал его отец по отношении к нему. Как говориться, яблоко от яблони не далеко падает. И этот животный страх перед карательной системой, который жил в каждой клетке Бориса Исааковича, не смогли выдавить из него ни его миллионы, ни связи в правительстве, ни наличие верного Моисеева. Возможно, будь Петр рядом он чувствовал бы себя значительно увереннее. Но все равно бы боялся. Этот потный и вонючий следователь в дешевом свитере с распродажи был в глазах бывшего фарцовщика палачом, занесшим топор над его головой и головой его дочери.
Заполнив бланк опроса свидетеля Иван Кобленец стал задавать свои вопросы отцу подозреваемой Лилии Шульман. При этом он не пользовался диктофоном (по крайней мере, никаких записывающих устройств на его столе видно не было), а сразу заносил в протокол ответы Бориса Исааковича. За все время разговора он ни разу так и не поднял глаз на своего посетителя. Шульман разговаривал с глядящей на него макушкой следователя, на которой в районе темечка уже начала образовываться небольшая плешь.
-- На сколько Вы были близки со своей дочерью – Вы и Ваша супруга?
-- Достаточно близки. Но Лилии уже двадцать два года, она взрослая девушка и самостоятельная. Последний год она жила отдельно – мы купили ей квартиру на Якиманке, за «Президент-Отелем».
Кобленца аж передернуло от злости. Наверное, следователь подумал, что Щульман хвастается. Поэтому Борис Исаакович прикусил язык чтобы еще чего-нибудь лишнего не сболтнуть и еще больше не настроить Кобленца против себя.
-- То есть, Вы и Ваша супруга с ней почти не общались, верно?
-- Я бы так не сказал, -- осторожно заметил Шульман. – Я весь в делах, поэтому видел дочь раза два-три в месяц, когда она приезжала к нам на Новую Ригу. Маргарита Самуиловна, моя супруга, чаще виделась с дочерью. Они могли встречаться в городе, пить кофе, ужинали вместе.
-- Когда Ваша дочь стала употреблять наркотики?
-- Она не употребляла наркотики, -- занервничал Борис Исаакович. – Это все ложь!
Не поднимая головы, Кобленец левой рукой вытащил из лежащего на столе портфеля какие-то бумаги в пластиковом файле и, все также не глядя на Шульмана, чуть ли не швырнул их ему в лицо.
-- Это тоже ложь?
Борис Исаакович испуганно косился на упавший перед ним файл с бумагами, но так и не решился взять его в руки.
-- Что это? – почему-то шепотом спросил он.
-- Заключение экспертов. – злорадно хмыкнул Кобленец не поднимая головы, продолжая что-то строчить в протоколе. – Ваша двадцатидвухлетняя дочь, судя по всему, увлекается пятиборьем (*147*). В ее крови обнаружили следы не только героина. ЛСД, экстази, марихуана… Такое ощущение, что в субботу она решила устроить своему организму проверку на прочность.
Борис Исаакович подавленно молчал. Он был ошеломлен словами следователя. Если завотделением в Первой Градской говорил, что Лилия, судя по всему, недавно употребляет наркотики или даже вообще первый раз их в тот день попробовала, то Кобленец утверждает, что Лилия, его любимая доченька, конченная наркоманка. Все это не вязалось никак с тем образом дочери, к которому он привык. Конечно, она достаточно взбалмошная и легкомысленная, как и вся современная молодежь в ее возрасте. Может, когда и забивала косяка в своей тусовке, с этим Шульман уже готов был согласиться. Факты упрямая вещь. Но согласиться с тем, что Лилия в торбе, как говорят наркоманы о тех, кто плотно сидит на кайфе, Борис Исаакович не мог ни при каких обстоятельствах. Он все же лучше знает свою дочь, чем этот плешивый следователь.
Не дождавшись ответа, Иван Иванович между тем продолжал:
-- На всякий случай проверили кровь и ее охранника, который погиб. Так вот, парень абсолютно чист! В крови даже никотина не обнаружено. Поэтому даже не думайте говорить мне, что героин, который у нее был в руках, принадлежал Михаилу Трубину и в ее ладонь попал совершенно случайно. Лучше вспомните, кто еще из ее знакомых, известных Вам, употреблял наркотики. Среди наркоманов, знаете ли, принято подсаживать детей богатых родителей на иглу. Потом с них тянут деньги до бесконечности. Пока плохим не кончится.
-- Мою дочь чуть не убили! – встрепенулся Шульман. – Почему Вы ищите только то, что очернит мою девочку? Она тоже пострадала от нападения преступников. Почему Вы их не ищите?!
-- От нападения преступников пострадал охранник Вашей дочери, -- справедливо, но не без ехидства, заметил следователь Кобленец. – Пострадал окончательно и бесповоротно. Ваше же дочь попала в больницу от передозировки наркотиков. Это разные вещи. Судя по записям с камер наблюдения, ей стало плохо в клубе, и Трубин буквально на руках вытащил ее на свежий воздух. Вероятно, он намеревался отвезти ее домой или в больницу – сейчас мы этого уже не узнаем. На него напали именно в тот момент, когда он пытался открыть двери своей машины. Напали сзади. Все пять ножевых ударов – в спину. Из них три – смертельные. Убийца знал куда бить. Если бы он хотел убить и Вашу дочь он мог легко это сделать. Ему бы никто не помешал – Трубин к тому времени был уже мертв. Он умер мгновенно. Если он или они справились с таким крепким парнем, как ее охранник, то прирезать находящуюся в передозе и не стоящую на ногах девчонку им не составило бы никакого труда. Нападением на Трубина занимается другой следователь. Скорее всего, он захочет пообщаться с Вашей дочерью когда она придет в себя. Допросить ее в качестве свидетеля, например. Я же должен установить откуда у Лилии Шульман оказались сильнодействующие наркотики, да еще в объемах, явно превышающих личное потребление. Два грамма героина можно разбодяжить на сто-сто пятьдесят доз. Тут уже пахнет хранением с целью сбыта.
Шульман от возмущения даже покрылся пятнами.
-- Какой сбыт?! Моя дочь не нуждалась в деньгах! Она известный веб-дизайнер. Да и я всегда дам ей денег если они ей понадобятся. Любую сумму. Хоть миллион долларов! Это моя дочь, Вы поймите! Она не может быть наркоманкой. Она умный и целеустремленный человек. Тем более она не может быть наркодилером. Не нужно ей это!
-- Значит, Вы не знаете ее знакомых, которые могли употреблять наркотики, -- оставив без внимания эмоциональную речь отца Лилии подвел итог следователь.
-- Да не было у нее таких знакомых! – в сердцах воскликнул Шульман. – Еще раз Вам говорю – Вы ошибаетесь. Я не знаю кто там какую экспертизу проводил, но я не верю, что моя дочь наркоманка. И ничто не заставит меня в это поверить. Ей подбросили эти наркотики.
-- Ага, и заодно накачали до передозировки. – парировал Кобленец.
Шульман заметил, что он совсем его не слушает. Следователь даже не пытался как-то выстроить беседу с Борисом Исааковичем. Как будто это дело было для него уже решенным.
Закончив заполнять бланк опроса свидетеля, Кобленец протянул его Шульману.
-- Распишитесь.
Борис Исаакович взял в руки исписанный нечитаемыми каракулями следователя лист бумаги и попытался разобрать хоть слово, но у него ничего не вышло.
-- Я не могу прочитать что здесь написано. – пожаловался Шульман, протягивая Коблнецу его китайскую грамоту.
Беря протянутый обратно протокол опроса Иван Иванович бросил укоризненный взгляд на посетителя – впервые с начала их непонятного диалога он посмотрел на своего гостя.
-- Я, Шульман Борис Исаакович, -- монотонно загудел Кобленец, читая свой собственный текст. -- отец Шульман Л.Б., задержанной по подозрению в совершении преступления, связанным с незаконным оборотом наркотиков, сообщаю, что мне неизвестны факты употребления моей дочерью наркотических веществ…
И далее в том же духе. Кобленец протянул ему протокол и ручку.
-- Пишите. С моих слов записано верно, мною прочитано. Число, инициалы, роспись. Вот, еще возьмите повестку для Вашей супруги.
От новости, что его жену тоже будет допрашивать этот плешивый следователь, задавать свои дурацкие вопросы, Шульману стало совсем не хорошо. Он пока скрывал от жены, с каким именно отравлением в больнице лежит их дочь. И ни словом не обмолвился о найденном у нее в руке героине.
-- Это так необходимо – допрашивать мою жену? – упавшим голосом спросил Борис Исаакович. – Она не скажет Вам ничего такого, что не сказал бы Вам я. Не дергайте ее, пожалуйста. Поймите, в каком она сейчас состоянии.
-- Я обязан ее допросить. Возьмите, пожалуйста повестку. К тому же Вы сами говорили, что она общалась с Лилией чаще Вас. Возможно, дочь делилась с ней подробностями своей жизни. Или она знает, кто из окружения Вашей Лилии мог негативно влиять на нее и склонить к употреблению наркотиков. У женщин, знаете ли, могут быть свои тайны.
Шульман нехотя взял протянутую повестку, расписался за обязательство передать ее адресату и спрятал во внутренний карман.
-- Не смею Вас больше задерживать. – Кобленец снова уткнулся в бумаги, давая понять, что аудиенция окончена. Но Шульман не уходил, продолжая сидеть на своем месте. Следователь удивленно поднял на него глаза и только тут заметил, что его гость что-то пишет на клочке бумаги.
Шульман быстро дописал, что хотел и, воровато оглядываясь, как будто боясь что кто-нибудь за ними подглядывает, пододвинул листок Кобленцу. Следователь, не притрагиваясь к бумаге, удивленно прочел то, что там было написано. Я готов на любое решение вопроса. Иван Иванович усмехнулся. Борис Исаакович внутренне сжался. Когда он писал эти слова, он решил пойти ва-банк, чтобы хоть как-то изменить ситуацию в этом деле. Он не знал, как следователь отреагирует почти на прямое предложение взятки. Он очень надеялся, что положительно. О запредельной коррупции в правоохранительных органах не знал только младенец. За деньги отмазывали убийц и отправляли на пожизненное невиновных. Честных и не берущих, по глубокому убеждению Шульмана, ни в полиции, ни в следственных органах давно не осталось. Должности следователей продавались как яблоки в магазине. Продавались именно потому, что могли приносить доход, который очень быстро покрывал затраты на их приобретение. Но за то, чтобы твою должность не продали кому-нибудь другому, нужно было исправно отчислять часть заноса руководству. Система работала без сбоев. Те, кто не брал, угрожали благополучию своих коллег и их покровителей. А потому долго не задерживались на своих местах. На их должности быстро находились правильные кандидаты, которые знали с кого, кому и сколько. А дисциплина и беспрекословное соблюдение приказов, в том числе и весьма специфических, основа основ любой силовой структуры.
Шульман расслабился. Кобленец не выглядел возмущенным или разозленным. Наоборот, он теперь улыбался почти отеческой улыбкой. Он все понимал ибо был на своем месте. Он тоже знал, что значит решение вопроса любым способом. Ему не нужны были никакие пояснения. Но осторожность никогда не давала ему возможности рубить с плеча и с ходу объявлять ценник за то или иное послабление. Нет, он не боялся наказания, тем более тюрьмы. Круговая порука распространялась и на суды, и осуждали, как правило, только тех, кто зарывался, переставал отчислять законную часть руководству либо интриговал против него. Максимум, что ему могло грозить – это тихое увольнение по собственному желанию. Но лишиться стабильно хорошего дохода, в десятки раз превышающего официальную зарплату, ему не хотелось. Не хотелось ему стать и жертвой подставы, которую любили делать коллеги из УСБ (*148*) или ФСБ. От них откупаться – денег не хватит. А потому самое большое, что мог себе позволить Кобленец в данной ситуации, это улыбнуться доброй и понимающей улыбкой. Что он и сделал. Шульман воробей стрелянный, тоже все понял. И настроение, наконец, у него улучшилось. Впервые за последние три дня на сердце стало легко, как будто оттуда убрали камень.
Об изменившимся отношении к нему свидетельствовал хотя бы тот факт, что на этот раз Иван Иванович поднялся из-за стола и проводил своего гостя до дверей. Перед тем как уйти Шульман успел схватить свою записку чтобы не оставлять никакого компромата на самого себя и сунул ее в карман пиджака.
-- Я Вам наберу, если у меня возникнут какие-либо вопросы, -- почти дружески напутствовал его Кобленец, закрывая за ним дверь кабинета. Шульман почти также радостно кивал в ответ.
-- Звоните в любое время. Я всегда на связи. Вот моя визитка.
Кобленец многообещающе закивал, закрывая за ним дверь. Потом вернулся за стол и долго улыбался себе в усы. Улыбался загадочно, задумчиво покручивая ручку у виска. Потом, что-то для себя решил, достал из сейфа мобильный телефон и вышел подышать свежим воздухом во внутренний дворик. Сим-карта в этом телефоне была оформлена не на него, звонил он сейчас также на обезличенный номер. Вероятности того, что оба номера будут слушать, была близка нулю. До сегодняшнего дня с этого номера телефона Иван Иванович никому не звонил и не принимал входящих звонков. Но береженого, как известно, Бог бережет. Поэтому он старался говорить со своим собеседником не называя никаких имен и так, чтобы никто посторонний не мог догадаться о ком или о чем идет речь.
-- Он приходил. – коротко сообщил Кобленец. Его собеседник сразу понял о ком идет речь и кто звонит. Входящий и исходящий номер знали только они оба.
-- Очень хорошо! – удовлетворенно ответил голос невидимого собеседника. – Как себя вел?
Кобленец хмыкнул:
-- Хвалил свое дитяти. Говорит, на все готов для решения вопроса.
-- Сам сказал? – обрадовался собеседник.
-- Сам. Даже толкать не пришлось. Все схватывает на лету.
-- Что ты хочешь, жид – он и в Африке жид.
Кобленец молча съел антисемитские суждения своего собеседника. Вероятно, собеседник имел влияние на следователя, позволяя себе в разговоре с ним не стесняться в выражениях. Сам же Кобленец тщательно подбирал слова. Собеседнику вовсе не обязательно знать, что его отец-белорус женился на его матери, когда та носила девичью фамилию Гельман. Раз у собеседника такое негативное отношение к евреям лучше свою принадлежность к этому народу тщательно скрывать. В России во все времена это было самым правильным поведением. Не даром многие «жиды» поменяли свои фамилии и имена на русские дабы перестать попадать под пресс толпы, для которых евреи были виноваты во всех бедах и напастях. Увы, но и в ХХI веке в еврейском вопросе в России ничего не поменялось. Разве что вместе с жидами на одной шестой суши теперь также стали ненавидеть и «черножопых» -- выходцев с северокавказских и сибирских окраин, а также бывших соотечественников из Средней Азии и Закавказья.
-- Надо увидеться, -- продолжал собеседник. – На этот раз ситуацию будем развивать нестандартно. Сможешь подъехать?
-- Да.
-- Все, я тебя буду ждать. Эта переколотая жидовка пришла в себя?
-- Да. Вчера ее перевели в палату. Я выставил сторожей чтобы не утекла.
-- Правильно сделал. Не затягивай вопрос с мерой пресечения. Нужно как можно быстрее закрывать ее чтобы папаша сговорчивее был.
Кобленец поморщился, но ничего не сказал – его собеседник говорил много лишнего, из чего знающий человек может сделать правильные выводы и понять о ком идет речь. Нужно заканчивать с этим разговором.
-- В пятницу все решится. – поспешил сообщить он. – Вечером подъеду.
-- Все, буду тебя ждать. Не опаздывай!
ПРИМЕЧАНИЯ к Главе 30
*138*. Главное Следственное Управление Следственного Комитета РФ.
*139*. Дятел (блат., мент.,) – понятие, идентичное понятию стукач.
*140*. Американский журнал «Форбс» и его национальные версии, в том числе российская, ежегодно публикуют список-рейтинг самых богатых публичных бизнесменов. Быть в «форбсовской» сотне считается очень престижным. Быть во второй сотне российского списка «Форбс» -- значит (в российских реалиях), иметь состояние, превышающее сто миллионов долларов США.
*141*. РУБОП (Региональное Управление по борьбе с организованной преступностью при МВД РФ). Главный инструмент российской власти по борьбе с оргпреступностью и коррупцией. В конце концов, где-то ликвидировав преступные группировки, а где-то просто заменив криминальные крыши на свои, стали героями поговорки что «шаболовские» (на Шабаловке в Москве располагалась штаб-квартира РУБОП) – круче «солнцевских». Просуществовав 10 лет, в 2008 году это подразделение было разогнано, передав функции другим службам МВД.
*142*. Следственный изолятор.
*143*. Уголовно-процессуальный кодекс.
*144*. Фарцовка – незаконная продажа товаров в Советском Союзе. Каралась реальными уголовными сроками в плоть до расстрела. Наказание зависело от оборотов фарцовщиков, длительности «работы» и объема изъятого.
*145*. ОБХСС (Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности) – спецслужба в составе МВД, занимавшаяся борьбой с экономическими преступлениями в Советском Союзе. Предшественник ОБЭПа (Отдел по борьбе с экономическими преступлениями).
*146*. Гришин Виктор Васильевич – последний первый секретарь московского обкома КПСС, предшественник Бориса Ельцина на этом посту. Будучи членом Политбюро, имел огромное влияние на первых лиц советского государства. После смерти Черненко был конкурентом М.С. Горбачева за пост генерального секретаря КПСС. Качнись маятник в его сторону, страна не пошла бы по пути реформ Михаила Сергеевича. Внес огромный вклад в развитие Москвы как мегаполиса мирового уровня. Знаменитый МКАД был построен именно при Гришине, а Третье транспортное кольцо – при нем запроектировано и заложено, но закончено уже при Лужкове. Обвинялся Ельциным в кумовстве и руководстве «московской торговой мафии», но умер в 1992 году в райсобесе куда пришел оформлять мизерную пенсию.
*147*. Пятиборцами на жаргоне сотрудников правоохранительных органов называются опустившиеся личности, которые ради кайфа и пьют, и курят, и колются, и нюхают.
*148*. Управление собственной безопасности. Ведет борьбу с «оборотнями в погонах». Да так активно, что сотрудники самого же УСБ часто попадают в поле зрения борцов с коррупционерами из других ведомств – например, ФСБ, МВД или Прокуратуры. Другого ожидать и не стоит – рыба, как известно, гниет с головы.